В Московском драматическом театре «Человек» идут премьерные показы спектакля «Кроткие», поставленного Владимиром Скворцовым по повести Достоевского.
Впервые работа была представлена публике в марте 2018 года в рамках VI Международного театрального фестиваля «CHELоВЕК ТЕАТРА» в Челябинске. Затем последовал ряд показов на различных площадках, «Кроткие» были даже включены в Long List фестиваля «Золотая маска» – список самых заметных спектаклей сезона. В мае 2019 постановка наконец обрела постоянный дом в Скатертном переулке в Москве.
Достоевский в предисловии к своему «фантастическому рассказу» объясняет, почему же тот именно фантастический – ведь никак невозможно забраться в голову главного героя, услышать монолог, составляющий текст произведения. Однако режиссер Владимир Скворцов всё-таки находит способ сделать фантастику реальностью и отправляет рассказчика к психотерапевту. Действительно, где же ещё анализировать нюансы собственных чувств и предпосылки случившегося, как не в кабинете у профессионала?
Название спектакля не случайно отличается от заглавия повести – не «Кроткая», а «Кроткие». В постановке заняты трое: сам Владимир Скворцов (Он), Светлана Свибильская (Она) и Мурадин Хуранов (Ассистент). «Кроткие» – сеанс психоанализа для литературного произведения и зрителя. Текст превращён в партитуру, распределённую между артистами, включения извне совсем небольшие, преимущественно связующего характера. Большая часть внутреннего монолога остается у главного героя, какие-то реплики становятся вопросами психотерапевта, совсем небольшая их часть достается ассистенту. Скорее всего, верным будет сравнение героев спектакля с тремя составляющими человеческой психики по Фрейду – Я, Сверх-Я и Оно. Поведение и мышление, наблюдение и моральная оценка, бессознательное. Такая версия полностью объясняет, почему, к примеру, герой Мурадина Хуранова говорит на кабардинском языке – его и не должны понимать ни мы, ни главный герой. Кстати, среди создателей спектакля — психолог-консультант Елена Киселёва.
Но не стоит пугаться проводимых аналогий. Несмотря на неординарность произведения и используемой инсценировки (сценическая версия Владимира Скворцова и Татьяны Саульской), это совершенно зрительский спектакль, в котором проблемы людей XIX века близки и понятны современному человеку. Рассказ о потере жены оборачивается не только историей проживающего травму героя, но и исповедью о домашнем насилии – обращают на себя внимание и возраст девушки, и жестокая радость мужчины, одерживающего желанные победы, и многое другое. Одновременно с основной историей разворачивается линия взаимоотношений женщины-психотерапевта и её молодого ассистента.
Зритель сам оказывается в роли то ли лекаря, то ли детектива, призванного понять, что же представляют собой персонажи на сцене. Во всем ли можно верить рассказчику? Какие отношения связывают героев? Где, в конце концов, происходит действие?
Пространство спектакля (идея сценического оформления Марии Рыбасовой) представляет некий кабинет. Врачебный, как вскоре становится ясно. Офисный стол с запирающимися ящиками, стулья, вешалка, тележка для сервировки… Ничего особенного, обычные предметы без какого-либо характера. Но при этом создаётся ощущение, что за пределами этого помещения ничего не существует. То, как уходит герой после одного сеанса, чтобы тут же вернуться на следующий, как воет за дверью воцарившаяся у него на душе вьюга, как резко меняется атмосфера в знаковые моменты рассказа – всё это создаёт ощущение ирреальности.
Впрочем, начало совершенно бытовое. В кабинете психотерапевта обычный день. В приёмной транслируется какая-то информационная аудиозапись, ассистент погружен в футбольный симулятор, затишье. Но вот появляется пациент. Он тут впервые, отчаянно смущается, забывает в кармане пальто документы и явно ощущает себя не в своей тарелке. У лица мужчины прикреплена прядь длинных волос, принадлежавших, вероятно, его жене. То ли материальный образ скорби, то ли охотничий трофей. Позже они пропадут.
Однако постепенно ткань повествования поглощает и рассказчика, и врача с ассистентом, и зрителя. Чем дальше, тем менее очевидна граница между реальностью и пространством сознания. Психотерапевт убирает в ящик папку с бумагами или же человек сам скрывает часть своих воспоминаний?
От литературного текста в спектакле сохранено очень многое, но вот финал оказывается вынесен за пределы повести Достоевского. Отсутствует часть рассуждений героя, ищущего ответ, почему умерла его жена. Сидящий в зале человек должен пройти этот путь самостоятельно, имея достаточно материала для анализа. Настоящим же завершением становится постскриптум, развязка отношений двух других персонажей. Быть может, истинное спасение кротких в простом уходе от сухости и молчания? Решать зрителю.
Юлия Жданова
